Главная
История
Руководитель
Солист
Репертуар
Гастроли
Фотоальбом
Пресса о нас
Партнеры
         
     
 

 

 

  

Гумилев Николай. Филолог Михаил Эпштейн о поэте

Михаил Эпштейн, философ, культуролог, филолог, о Николае Гумилеве

Я впервые услышал имя Николая Гумилева в пионерском лагере. Это был 1965 год. Я занимался в литературной студии при пионерском лагере и, конечно, писал стихи, и, конечно, был увлечен плеядой тогдашних поэтов-шестидесятников. И вот руководитель студии как-то в час доверия сказал мне, что на самом деле это не настоящие поэты, а вот есть один настоящий поэт в XX веке – это Николай Гумилев. После такого вот откровения я долго не мог найти его стихи. И до сих пор, в общем-то, тот ореол, которым по-детски в моем восприятии окружено его имя, еще не совпал вполне с его творчеством, которое мне продолжает казаться пионерским в известном смысле. Пионерским не в смысле советской детворы, надевшей красные галстуки, а вот поэзией первооткрывателя (американские пионеры), первооткрывателя миров, поэзией мужества, доблести, дерзания. Кажется, трудно уловить за этими романтическим мотивами какую-то более глубокую ноту, но она, хочу обратить на это ваше внимание, звучит как предчувствие, быть может, гибели в последних гумилевских стихах, таких, как «Заблудившийся трамвай». Надо сказать, что Гумилев, все-таки, остается дорог мне, тем же, чем был дорог Лермонтов Мережковскому, который писал о нем как о единственном не смирившемся поэте, можно сказать, не смирившейся литературной личности в русском XIX веке. Мережковский говорил « вот все они смирились, и Пушкин смирился, и как бы принял, и поэтизировал всю эту гнетущую скуку и быт николаевского времени. И Толстой по своему смирился, и Достоевский, смирялся и Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Остался один глас вопиющего в пустыне, глас вопиющего против самого Бога, устроителя этой Вселенной. Это голос Лермонтова». И вот Николай Гумилев видится мне как своего рода Лермонтов XX века. Человек не согбенной воли, человек, чья песня была оборвана в тот год его жизни, который Данте называл серединой всякой жизни. Он умер, когда ему было тридцать пять лет. И вот тот мрак, который Данте описывает в первой строке «Божественной комедии»: «Мой путь пройдя до полвины, я очутился в сумрачном лесу», - вот это буквально тридцатипятилетие сумрачного леса, поглотившее поэта, воплотилось в жизни Николая Гумилева. А между тем, он был создателем акмеизма - течения в русской литературе, которому принадлежали и Анна Ахматова, и Осип Мандельштам, и которое произведено по своему названию от греческого «акме», что означает «середина жизни», расцвет жизни, высшая точка жизненного пути. Именно в этом состоял замысел акмеистов – уйти от символистских химер и туманов, от прославления жизни в ее полноте и в ее цвету. И вот так иронически осуществилось акмеистическое начало, созданное поэтически Николаем Гумилевым, в его собственной жизни. Я хотел бы, чтобы вы обратили внимание на такое трагическое несоответствие или, вернее, осуществление этого «акме» в жизни самого Гумилева, расстрелянного большевиками в возрасте тридцати пяти лет.