В 1925 году в столице молодой страны большевиков случилась страшная, доселе невиданная эпидемия. Москвичей и гостей города охватила настоящая горячка. На этот раз не революционная. Революционный огонь к тому времени уже понемногу угасал, а на смену ему приходили более мирные пристрастия.

В Москве в то самое время проходил международный шахматный турнир. Среди участников - король шахмат, действующий чемпион мира, красавец и сердцеед Хосе Рауль Капабланка собственной персоной!

Турнир вызвал небывалый интерес среди населения. Публика буквально заболела шахматами. Как ни странно, но такая «несерьёзная» тема, как увлечение москвичей шахматами, вдохновила будущего классика мирового кино, создателя грандиозных историко-революционных полотен - Всеволода Пудовкина.

Совместно с Николаем Шпиковским, судьба которого сложилась не так радужно, Пудовкин делает непритязательную двухчастёвку «Шахматная горячка». Сценарий Шпиковского, режиссура совместная.

Приём, на котором строится картина, прост и точен. Увлечение москвичей шахматами доведено до предела, до уровня фантастики и абсурда, до настоящей эпидемии, массовой истерии, «шахматной горячки».

В картине шахматами заболевают буквально все! Аптекари, увлёкшись шахматной партией, вместо яда дают героине обыкновенную касторку… Милиционеры прощают нарушителей. Слепые прозревают. (На лицо эсхатологические черты!) И даже младенцы, сидя на горшках, умудряются «делать такие ферзевые гамбиты, что дышать невозможно».

Дедушка героини, большой церковный чин, занят чтением библии. Но, чур! Спустя несколько кадров мы узнаём его тайну. Это не библия! В его руках другой «источник покоя и утешения»: сборник древних шахматных экзерсисов под названием «Досуг мудреца».

А главный герой, которого играет Владимир Фогель, вообще умудряется опоздать на собственную свадьбу. И тут мы узнаём, что самое опасное в семейной жизни - это шахматы. И если Шекспиру весь мир представлялся театром, а люди актёрами, то герою Фогеля мир виделся, скорее, вселенской шахматной партией белых и чёрных фигур - людей…

Даже одежда героя выдавала его маниакальную страсть. И здесь авторами всё опять доведено до абсурда: не только кепка и шарф у героя в чёрно-белую клетку. Но и носовой платок, и даже… носки!
В итоге получается дико, смешно, и, пожалуй, немного страшно.
Так рождается не просто комедия, но комедия эксцентрическая.

Наряду с этим в картину вплетены документальные кадры, снятые на турнире. А в одной из сцен согласился сыграть сам маэстро. Благодаря вмешательству Капабланки, подобно богу из машины в древнегреческой драме, история разлучённых шахматами влюблённых заканчивается хеппи-эндом. Что уж там Капабланка сделал с героиней остаётся за кадром, но с тех самых пор она влюбляется в шахматы, как и её жених.

В эпизодах фильма было занято целое созвездие актёров: Яков Протазанов, Анатолий Кторов, Борис Барнет, Михаил Жаров, Юлий Райзман, Фёдор Оцеп, Константин Эггерт, Иван Коваль-Самборский…
Оператор - Анатолий Головня, с которым Пудовкин снимет впоследствии свои классические ленты «Мать», «Конец Санкт-Петербурга», «Потомок Чингисхана».

Но не только Пудовкин, практически все советские режиссёры середины двадцатых годов начинали свой путь в искусстве именно с неё, с эксцентрической комедии.

В Петрограде Григорий Козинцев и Леонид Трауберг, будущие создатели трилогии о Максиме, организуют Фабрику эксцентрического актёра - ФЭКС.

Обратимся к Большой советской энциклопедии. «Эксцентрика в цирке, театре, кино, на эстраде, заостренно-комедийный приём изображения действительности. Алогичное, с точки зрения общепринятых норм, поведение персонажей. Употребление предметов в несвойственных им функциях (исполнение музыкальных произведений на пиле, сковородках, метлах с натянутыми на них струнами и резонатором из бычьего пузыря.)»

Фэксы с упоением провозглашают, что зад Шарло (героя Чаплина) им дороже рук Элеоноры Дузе! Среди них Сергей Герасимов, Янина Жеймо, Олег Жаков, Алексей Каплер, Елена Кузьмина…

Козинцев и Трауберг, помимо театральных постановок, снимают три чисто эксцентрические комедии: «Похождения Октябрины», «Мишки против Юденича» и «Чёртово колесо».

От картины к картине прибавляется логики и убавляется эксцентрики. А четвёртая картина вообще возникает на основе классического материала - «Шинели» Гоголя. Хотя выбор именно Гоголя не так уж нелогичен. Ведь эксцентрика близка к излюбленному гоголевскому приёму литературной гиперболы.

В Москве Сергей Эйзенштейн, до «Стачки» и «Броненосца «Потёмкина», учится у Всеволода Мейерхольда. Ставит в театре Пролеткульта знаменитые, наполненные кульбитами и прочей эксцентрикой спектакли, разрабатывая свою идею «монтажа аттракционов». Многие из актёров, занятые у Эйзенштейна в «Мудреце», становятся впоследствии комедиографами. Среди них Григорий Александров и Иван Пырьев, а также Борис Юрцев и Александр Лёвшиц, которые подавали большие надежды, но судьба акёров сложилась трагически.

В то же время у Мейерхольда учатся Сергей Юткевич и Николай Экк, создатель первого отечественного звукового фильма «Путёвка в жизнь». Где, кстати говоря, заговоривший человек - тоже элемент аттракциона, элемент эксцентрики: говорить в кадре в голос - совершенно нелогичное для кинематографа того времени действие!

Лев Кулешов всё наработанное в своей мастерской, идеи об актёре-натурщике и прочие положения своего метода попытался вложить в свою первую картину - «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков». Получилась причудливая смесь американского вестерна и советской эксцентрической комедии с погонями, трюками, ковбоями…

В Киеве Александр Довженко, создатель таких шедевров, как «Звенигора», «Земля», «Арсенал», приходит в кино с твёрдым желанием делать именно комедии!

«Ягодка любви» - 1926 года - первая самостоятельная постановка Довженко и второй из написанных им сценариев. Молодой парикмахер и франт Жан Колбасюк всю картину пытается сбагрить своего новорождённого ребёнка. Подкидывает его в чужую коляску, оставляет в магазине кукол, подкладывает старику… Но от ответственности ему не уйти. Мать ребёнка через советский суд (как хорошо известно, самый справедливый суд в мире!) добивается, чтобы Колбасюк признал своего ребёнка. Справедливость восторжествовала.
Правда, с небольшим «но». В финале мы узнаём, что ребёнок… тётин.

Получается смешная эксцентрическая комедия, а Жан Колбасюк с зонтиком, случайно зацепившим коляску, ходит, конечно же, как Чарли Чаплин. И кто знает, быть может, получили бы мы большого комедиографа Довженко, но руководитель студии заявил ему, что сценариев он писать не умеет, положил фильм на полку, а Довженко дал «последний шанс» - сценарий «Сумки дипкурьера».

Снимая «Ягодку любви», Довженко много советовался со всей группой. Особенно он донимал вопросами операторов. Среди прочего начинающего режиссёра сильно интересовали эксперименты с замедленной и, наоборот, убыстренной съёмкой. Одним из операторов был Даниил Демуцкий. Спустя всего несколько лет они снимут вместе такие шедевры, как «Арсенал», «Земля» и «Иван».

Новый мир, новая жизнь, новое искусство. Кто был ничем, тот пытался стать всем. Абсурдный мир России двадцатых годов прошлого века, «мир наизнанку» (как и называется одна из книг Леонида Трауберга), перевёрнутый мир - порождал подобающее искусство.

Двадцатые годы - пора манифестов и деклараций. Низвержение старого, страстные поиски своего пути в искусстве. У каждого режиссёра первый фильм, как правило, был попыткой доказать правильность своих манифестов, их живым воплощением. Жизнеспособность тех или иных идей проверялась на деле.

Но все начинавшие с эксцентрической комедии режиссёры быстро от неё отходили. Проходил молодой запал. Гениальные мальчики (а ведь ни кому из них не было и тридцати, когда они, не ведая того, попадали в историю кино, становились её классиками) быстро взрослели. Взрослело и само время. Тоталитарная машина набирала обороты и совершенствовалась. От кинематографа всё больше требовалось не отображение парадоксальности окружающей жизни, а создание мифа, служение машине.

Каждый из них делал свой выбор и расплачивался по-своему. Дочь Леонида Трауберга вспоминала, как отец перед смертью, дожив до глубокой старости, повторял: «Господи, я кутил с Шангелая в 37-м году. Господи, мы заказали в «Арагви» обед, а ведь это был 37-ой год! Господи, мы жили, как жлобы. Господи, мы - жлобы!»

Дух комедии витал над ними теперь уже, как призрак. Порой они тщетно пытались вернуться к истокам, прикоснуться к лихой ушедшей молодости.

Довженко ни много, ни мало писал сценарии для Чаплина. Эйзенштейн хотел поставить пьесу Булгакова «Иван Васильевич» (ту самую, которую с большим успехом экранизировал Гайдай), Козинцев и Трауберг не завершили «Путешествие в СССР»…

Однажды Иван Пырьев, когда его поздравляли с очередной Сталинской премией (на этот раз за «Сказание о земле Сибирской»), идя по ночной Москве, в сердцах воскликнул: «Как же хочется покуролесить! Ведь я же мейерхольдовец!!!» Но, видимо, есть вещи, которые возможны только в молодости.