|
|
|---|
 |
||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
 |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|||||||||
|
||||||||||||||||||
 |
||||
|
Шедевры старого кино. "Несохранившееся кино"Как известно, при жизни Ван Гог не продал ни одной своей картины. Его полотна казались непонятными и неинтересными. Порой они напоминали бред или галлюцинации. Но, слава Богу, никому в голову не пришло смыть с них краски и передать очищенные холсты для написания других, более удобовоспринимаемых картин.Кинематографу повезло меньше. За долгие годы, пока кино дожидалось официального признания, утеряно огромное количество фильмов. Как дни жизни. Пока мы молоды, пока богаты днями - нам незачем их ценить. А потом оглядываемся, спохватываемся - а жизнь уже прожита. И зачастую о лучших днях не остаётся ни фотографий, ни памятной строчки… Потому что мы просто были счастливы и не думали, что придёт время собирать камни… Пока новоявленное искусство с лёгкостью создавало своих детей за рекордные сроки, оно, видимо, с такой же лёгкостью с ними и расставалось. Пушкинская «Пиковая дама», например, спокойно могла уместиться в девять минут экранного времени, как в картине Петра Чардынина 1910 года… А жизнь и смерть самого Пушкина - в три минуты. Не многим больше отводилось киноплёнки под романы Толстого и Достоевского. Самое большое количество картин в нашей стране было утрачено в лихолетье. В варварских кострах горели книги римских библиотек; в огне революций и гражданской, в огне Второй мировой исчезали фильмы. Особенно пострадали картины, выпущенные до 18 года прошлого века… В тот самый год Яков Протазанов снял две серии фильма с пророческим названием «Сатана ликующий». Обе серии сохранились без конца. Но сохранилась игра Ивана Мозжухина, гения русского дореволюционного кино. Лицо Мозжухина - это лицо целой эпохи нашего кинематографа. Самой древней, то есть - самой молодой эпохи. Сюжет - для искусства вещь, наверное, необходимая, но вовсе не главная. Шекспир, а вслед за ним Брехт, часто уже в прологе пересказывали сюжет пьесы. И дальше зрителям оставалось уже следить не столько за развитием событий, сколько за нюансами. Главным становилось не «что», а «как» и «почему». Несохранившиеся части «Сатаны ликующего» и множества других фильмов оставляют целое поле для нашей фантазии и воображения. Они делают нас настоящими соавторами фильма. Мы можем наполнить его по-своему разумению. Получается что-то похожее на интерактив. Мы сами выбираем финал, можем домыслить или полностью придумать выпавший из середины эпизод… Любое несохранившееся кино возвращается в разряд идеального. Ещё Платон считал, что у любой вещи на земле есть небесный двойник, небесный прообраз. А точнее - первообраз и первооснова. То есть там, на небе, находится сама вещь, а на земле лишь её тень. На небе лицо - а на земле отражение. И отражение тем точнее, чем чище зеркало. И тогда гений - это самое чистое зеркало. Но любое самое гениальное воплощение небесной идеи - только подступы к идеалу. Идеал недостижим во веки веков. И вот мы смотрим части несохранившегося фильма, и всё, что не сохранилось, - вернулось на небо, в идеальную ипостась. Перед нами фрагмент гениальной небесной фрески. Прекрасный перевод с ещё более прекрасного языка, который нам неизвестен и изучить который нам не удастся никогда. Последний из могикан умер. Вместе с ним умер и язык могикан. Учебников не осталось. Но мёртвый язык звучит у нас в ушах, приятно лаская слух музыкой неизвестности. А кадры - стоят перед глазами. Не все. Там было что-то ещё, самое главное, самое прекрасное. Но оно не сохранилось. Многие фильмы уничтожались сознательно. Как неугодные или ненужные власти или её отдельным представителям. От «Бежина луга» Эйзенштейна остались одни фотографии… Иногда из истории кино вычёркивались целые имена… Одни картины исчезали целиком, другие частями. Одни погибали безвозвратно, другие же оседали в фильмотеках мира, в запасниках, напоминающих бездонные чёрные дыры, откуда улыбается вечность остановившегося времени. И тогда - случались чудеса. Море отдавало своих мертвецов. Многие «умершие» фильмы воскресали. Восставали из праха как птица Феникс. Обреталось утраченное время. Несколько частей фильма 1927 года «С. В. Д.» Григория Козинцева и Леонида Трауберга были потеряны во время Второй мировой войны. И только спустя годы недостающие части были найдены в одном из французских архивов и первый раз после обретения показывались в Москве ещё с титрами на французском языке! «С. В. Д.» был, по сути, первым коммерческим успехом Козинцева и Трауберга. Картина имела успех в прокате. Причём не только на родине. Одно французское издательство выпустило серию романов по фильмам. Одному поэту-сюрреалисту был заказан роман по картине «С. В. Д.». Тот написал роман «Окровавленный снег». Поэта звали - Жорж Садуль! Хотя многие критики были иного мнения. Один из них назвал картину «высоким бульваром», а Виктор Шкловский иронично назвал «С. В. Д.» «самой нарядной картиной Советского Союза». Сценарий «С. В. Д.» был написан Юрием Тыняновым в соавторстве с Юлианом Оксманом и посвящён восстанию декабристов. Читать текст титров одно удовольствие. Только вслушайтесь в красоту тыняновского слога: «Сто лет назад, когда в ожидании неизбежного мятежа, застыли большие дороги Российской империи… бродячим декабрьским ветром занесло в трактир…» В центре сюжета кольцо с буквами «С. В. Д.». Но для каждого эти буквы имеют свой тайный смысл. Для кого-то «Союз великого дела», а для кого-то «Союз весёлого дела» и «следить, выдавать, добивать». Хотя на самом деле «С. В. Д.» - это инициалы невесты одного из эпизодических персонажей. В общем, кольцо с загадкой, похожее на волшебное зеркало: каждый в него смотрящийся видит отражение своей сущности. Недоразумения с кольцом вплетаются в трагическую историю восстания. Получается что-то вроде трагедии положений. Фильм во многом переходный для Козинцева и Трауберга. «Трагедия» - это уже предвестник будущих шекспировских постановок, а «положения» - это ещё наследие бунтарских фэксовских настроений, когда «зад Шарло дороже рук Элеоноры Дузе!» Главного героя, «юношу бледного со взором горящим» играет Пётр Соболевский. Человек, наделённой какой-то «обречённой» красотой. Главного негодяя - Сергей Герасимов. Среди циркачей можно заметить Янину Жеймо, незабвенную Золушку. Это одна из ее первых ролей в кино. Но, возможно, самым главным достоинством картины, возводящим её до настоящего шедевра старого кино, является визуальное решение картины. Операторское искусство Андрея Москвина, снимавшего впоследствии Эйзенштейну «Ивана Грозного», пропитано туманом, тенями и какой-то неописуемой дымкой… Это изображение не реальности, а то ли снов, то ли воспоминаний, то ли впечатлений… Тут главное атмосфера, и в ней есть нечто фантастическое. Картина погружена в вечную российскую зиму. Пургу, вьюгу и тьму, как в пушкинских «Бесах»: Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна Освещает снег летучий; Мутно небо, ночь мутна. Мчатся бесы рой за роем В беспредельной вышине, Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне… И чтобы разорвать эту русскую мглу и смурь, герой выходит на арену цирка и в повисшей тишине произносит себе приговор. И весна приходит - в финале. Умирающий герой выходит из костёла и попадает прямо в рай. Видна вода незамерзающей реки, молодые листочки и трава… Нежная женская рука закрывает мёртвое лицо покрывалом. А на нём тень колышущихся, только начинающих цвести, ветвей. Но самое интересное, что для проката за рубежом был снят второй финал картины. Главный герой оставался в живых, и всё заканчивалось поцелуем в диафрагму. Этот финал и по сей день хранится в одном из архивов Европы. Чем дольше выдерживается вино, тем оно становится вкусней и дороже. Так и с фильмами. Любой фильм, даже самый плохой и бездарный, с течением времени становится драгоценностью. В него, как в сосуд, наливается само время. Даже в самом плохом фильме мелькает улица, которая теперь выглядит совсем по-другому. Мелькают люди, которых давно уже нет в живых. А ведь когда-то они были. И в них было что-то такое, чего теперь уже нет, даже если это были плохие актёры… И тут они совсем как живые… И потому любой, даже самый плохой и бездарный фильм - это чудо. И в любом этом маленьком чуде мелькает время. Запечатлённое время - то есть сама жизнь, пойманная и посаженная в клетку. Вопль Фауста услышан и исполнен - мгновение остановлено и вращается с частотой двадцати четырёх кадров в секунду. (Евгений Сулес, «Шедевры старого кино») |
