Экзамен по Чехову


	Главная		История		Руководитель		Солист		Репертуар		Гастроли		Фотоальбом		Пресса о нас		Партнеры

Экзамен по Чехову

29 января исполняется 150 лет со дня рождения Антона Чехова. Анатолий Смелянский - о парадоксах писателя.

Почему великий русский писатель Антон Чехов, 150-летие со дня рождения которого отмечает мир, не написал ни одного романа? Почему, зная, что тяжело болен, будучи врачом, заигрывал со смертью?

Почему чеховская "Чайка", провалившись на сцене, определила на века дальнейшее развитие мирового театра? С одной стороны, нам кажется, что мы знаем о Чехове все, подробно изучая его еще в школе. С другой - не знаем ничего. Проверьте себя - знаете ли вы Чехова. При этом вам поможет доктор искусствоведения, профессор, ректор Школы-студии МХАТ и автор цикла программ о Чехове на канале "Россия К" "Живешь в таком климате" Анатолий Смелянский.

Билет 1. "Чайка"

Российская газета: Можно долго говорить о вкладе Чехова в русскую культуру. Но в чем этот вклад заключается для вас как для специалиста-искусствоведа и просто человека, любящего этого автора?

Анатолий Смелянский: Сам Чехов, наверное, отделался бы шуткой на тему "вклада в русскую культуру". Про Горького сказал, что пьесы его забудут, а про себя, что его будут читать семь лет. Своего исторического значения Чехов никогда не прогнозировал, хотя, я уверен, силу и новизну своего литературного и театрального дара сознавал. Оценить, что было сделано Чеховым, можно только в контексте того, что мы по шаблону именуем "великой русской литературой". Если увидеть Чехова на фоне Толстого и Достоевского (так его видели современники), то очевидно, что Чехов нарушил и что открыл. Отказался использовать литературу как проповедь. Не хотел быть ни либералом, ни консерватором, хотел быть исключительно свободным художником и жалел, что Бог не дал ему силы быть таковым. Думаю, что Антон Павлович поскромничал: Господь как раз дал ему, как никому иному, возможность стать свободным художником и дал силу претворить эту свою свободу в никогда прежде не существовавшую драматическую структуру, которую сейчас в мире изучают рядом с тем, что предложено Шекспиром. "Живешь в таком климате" это как раз про это…

РГ: О Чехове, как и, наверное, о любом другом известном писателе, говорят штампами. Он нарушал каноны сценического действия и создавал новую драматургию. Знают легендарную историю - провал первой постановки "Чайки". Провал, который на весь будущий век задал вектор развития театра. В чем заключалась сила того "поражения"?

Смелянский: Знаете, театральный провал переживается острее любого иного. Чехов воспринимал то, что произошло в Александринском театре, так, как если бы его ударили. Он сам иногда любил захаживать на репетиции чужих пьес, полагая, что учится театральному ремеслу. "Интересно потолкаться у чужой беды", - так однажды написал. Тут не он потолкался у чужой беды, а его с головой окунули в беду собственную. Чехова с его попыткой нарушить условия сцены сделали посмешищем (с участием приятелей-критиков и других завсегдатаев премьер). Он ведь знал, что публика всегда идет туда, куда ведут ее "пастухи и собаки". Вот "пастухи и собаки" существующего театрального режима объединились и нанесли Чехову удар, которого он никогда не забудет. Хочу вам напомнить, что ведь потом он не был ни на одной из премьер своих пьес в Художественном театре. Вытащили, вызвонили его только на премьеру "Вишневого сада", да и то к антракту между третьим и четвертым актом.

Билет 2. Климат изнашивает человека

РГ: Ваш авторский цикл называется "Живешь в таком климате". Погода определяла талант писателя?

Смелянский: Ну, это ж фраза Маши из "Трех сестер", она имеет продолжение: живешь в таком климате, того и гляди снег пойдет, а тут еще эти разговоры. Это ж не про погоду! Это прозрение Чехова в саму физиологию нашей интеллигентской жизни.

РГ: Есть еще такое чеховское выражение "Климат изнашивает человека". Как по-вашему, он и самого Чехова "износил"?

Смелянский: Чехова износила болезнь, и она же дала ему острейшие художественные возможности, которые часто не даются человеку здоровому.

РГ: Современному человеку сложнее понять Чехова, как вы чувствуете по молодым актерам, студентам? Для них Чехов привлекателен или выглядит безвольным и скучным?

Смелянский: Знаете, любой русский писатель, особенно ставший классиком, расплачивается за то, что стал достоянием школы. Чехова доизучали до бесчувствия, превратили в сплошное общее место, лирически-интеллигентское, паузно-скучное. Несколько лет назад одна студентка - первокурсница Школы-студии МХАТ (ныне актриса, и совсем не плохая актриса) на мой вопрос, куда Раневская уезжает в финале "Вишневого сада", задумалась, а потом, по подсказке своего однокурсника, сообщила: "В Кунцево". Сам Антон Павлович у нас давно "в Кунцево" (вместе с другими товарищами-классиками). Одна из непременных задач театра, между прочим, заключается в том, чтобы возвращать великие тексты в поле смысла. Иногда это случается.

РГ: Можете назвать такие спектакли, в которых Чехов обретает смысл?

Смелянский: Ну, скажем, недавний спектакль Римаса Туминаса в театре Вахтангова. Сергей Маковецкий там играет дядю Ваню. Знаете, какое у меня было ощущение? Как будто я не читал этой пьесы и никогда ее не видел на сцене. Отчасти под впечатлением этой работы пришла идея попросить Сергея Васильевича прочитать некоторые фрагменты писем Чехова в моей телевизионной программе. Он именно читает эти письма, не играет, не раскрашивает, а читает, чуть-чуть интонируя. Так что ведем эту историю как бы в два голоса.

Билет 3. Театр Чехова

РГ: Сложны ли пьесы Чехова для постановки в современном театре и не слишком ли абсурдистские трактовки появляются?

Смелянский: А что такое абсурдистские? Если в стиле театра абсурда, так Чехов с его тарарабумбией один из очевидных основоположников такого театра. Если вы под этим словом понимаете дурацкие трактовки, то их сколько угодно. Но это наша проблема, не чеховская.

РГ: Был ли сам Чехов болен "великой русской болезнью" - депрессией? И есть ли от нее лекарство? Как сейчас русскому человеку этот "вирус" не подцепить?

Смелянский: Не знаю, страдал он или нет, но именно он описал это состояние, вывел его трагифарсовую формулу, создал в разных ракурсах портрет русского ноющего депрессивного интеллигентного человека, который не знает, что ему делать и просит, как больной, испробовавший все лекарства, дать ему чего-нибудь кисленького. Чехов знал, что такое одиночество, что такое отчаяние, умел такие состояния преодолевать. Не утешал, не подслащал свою ситуацию ничем, даже общепринятыми истинами ("вера в жизнь - это ж не философия, а монпасье", - характерная чеховская шутка).

Билет 4. Свобода совести

РГ: Главное "изобретение" писателя - "чеховский человек". Что это за "фрукт" такой и был ли сам Чехов ему сродни?

Смелянский: Ну, а откуда ж он мог взяться этот "фрукт"?! А разве пушкинский или "достоевский" человек не есть прямое последствие их создателей? Это, конечно, я спрямляю, но связь-то очевидная. И чем больше открывается "тайн" чеховских (особенно после книги Доналда Рейфилда, которая взволновала и расколола наше читающее общество), тем мощнее предстает перед нами личность человека, написавшего "Архиерея". Скомпрометировать Чехова невозможно: как и Пушкин, он явил собой какое-то вершинное проявление национального духа. А облака на небе, поведенческие нестандартности Чехова - придают его жизни некую художественную неотразимость. Ну, возьмите сюжет загадочной дружбы с "реакционером" Сувориным? Хотелось бы, чтобы Чехов дружил с кем-нибудь другим, прогрессивным, а он, на тебе, с мракобесом. И самые важные письма его жизни адресованы Алексею Сергеевичу Суворину. Что, Чехов не понимал, кто такой Суворин, особенно после дела Дрейфуса? Понимал, но человеческие решения его поражают внутренней независимостью от ярлыка, фирмы или мнения товарищей по перу. В пьесах так, и в жизни так. Когда задумали суд чести над Сувориным и предложили Чехову в этом хоровом мероприятии поучаствовать, он ответил так, что хочется его ответ напечатать в школьных учебниках. Как говорится, чтоб знали.

РГ: А что за ответ?

Смелянский: Что не может он участвовать в коллективном мероприятии, которое хотят учинить возбужденные журналисты и литераторы. Приведу мотивировку отказа целиком, тут своими словами не получится: "…в азиатской стране, где нет свободы печати и свободы совести, где правительство и 910 общества смотрят на журналиста как на врага, где живется так тесно и так скверно и мало надежды на лучшие времена, такие забавы, как обливание помоями друг друга, суд чести и т.п., ставят пишущих в смешное и жалкое положение зверьков, которые, попав в клетку, откусывают друг другу хвосты". Давно написано, но хвосты продолжаем откусывать все с тем же остервенением.

Билет 5. Был ли у Чехова роман?

РГ: Чехов - это ведь не Толстой и не Достоевский. Говорят, не мыслитель. Не написал ни одного романа. У него не было четкого понимания жизни, необходимое для романа?

Смелянский: Романа действительно не написал, ну, а что такое последние его пьесы, если читать их как одно сочинение, подряд? Это и есть роман Чехова, его понимание человека, его понимание России, ее пространства, ее климата, ее судьбы. И этот роман, как в случае Шекспира, есть главная весть о России, которую мир получил на рубеже ХХ века. И это тоже навсегда.

РГ: Еще такой то ли миф, то ли правда о Чехове. Он знал, что болен туберкулезом (не мог не знать, сам - врач), но придумывал кровяному кашлю некие несуразные объяснения. Не заигрывал же он так с судьбой?

Смелянский: Конечно, заигрывал! И все время гадал в той же Ялте - примет земля цветок или деревце, который он высадил, значит, и он еще поживет. За несколько дней до смерти в Бадевейлере костюмчик летний справили с Ольгой, и столько радости от этой обновки. Чудесная человеческая черта.

РГ: После работы над программой вы что-то для себя важное поняли про Чехова?

Смелянский: Я просто прожил какой-то кусок жизни вместе с Антоном Чеховым, как проживал такие куски жизни с Михаилом Чеховым или Булгаковым. Что такое занимать публику четыре, девять или двенадцать вечеров подряд? Передаешь свое понимание героя, проверяешь себя, перечитываешь серьезных "чеховедов". Уместно, думаю, сказать, что некоторые из них были моими друзьями, как Александр Чудаков или Борис Зингерман. То, что они сделали, полагаю важнейшей составной частью самого понимания Чехова в России. Если б это было принято, я бы посвятил им свой последний телевизионный цикл. Мы, ведь, жили рядом в том самом климате…

ВОПРОС-ОТВЕТ

РГ: Есть у вас любимая фраза из Чехова?

Смелянский: Скорее, не фраза, а некое рассуждение Чехова, довольно редкое в его шутливой переписке. Вот оно: "…я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр. Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России там и сям - интеллигенты они или мужики - в них сила, хотя их и мало". Когда в Камергерском в конце 90-х открывали памятник Чехову, там были и Солженицын, и Юрий Любимов, и Олег Ефремов. Речи говорили, как положено. Вот тогда Ефремов, который, подобно Чехову, гадал, сколько ему отмерено жизни, обратил этот текст Чехова к собравшейся полутеатральной толпе. Ему казалось, что этот текст обладает проникающей способностью. Кажется, никто тогда и ухом не повел. Хотя, если по-чеховски, может, и повел, да виду не подал.