Яковлева Ольга: «Театр


	Главная		История		Руководитель		Солист		Репертуар		Гастроли		Фотоальбом		Пресса о нас		Партнеры

Яковлева Ольга: «Театр – это не жизнь»

14 марта 2006 года отметила юбилей актриса театра и кино Ольга Яковлева. Ее актерская карьера дает прекрасный материал для мемуаров: работа с Эфросом, служба в «Ленкоме»… В программе «Эпизоды», которая выйдет в эфир 16 марта в 21:50, Ольга Яковлева будет рассказывать о тех, с кем свела ее судьба; вспоминать «великих стариков» и говорить о своих ролях – сыгранных и нет. Также к юбилею актрисы 14 марта в 11:00 был показан художественный фильм «Таня».

Ольга Яковлева о детстве:

Папа был коммерческим директором на заводах, поэтому семья переезжала. Мама была воспитательницей в детском саду. Она в жизни была очень строгая. В маме было что-то такое, что она успела воспитывать. Мне кто-то недавно рассказывал, что я в детстве выделывала. Вставала и говорила: «Все. Я пошла пасти козу. Видите гудок, мне пора ее кормить». Брала портфель и уходила. Маме потом делали выговоры. Как только в 12 часов я где-то слышала гудок, говорила: «Мне нужно козу идти пасти. У меня там коза, мне нужно ее кормить». Свободу, наверное, воспитала мама. Мне на день рождения подарили маленькую козочку, назвали ее Мартой, и с этой козочкой я должна была гулять. У папы на заводе был двор с травой. Я туда ее водила, стоила себе шалаш из кирпичей. Там мы с ней жили, когда нас не доставали родители. За этой козочкой я должна была ухаживать, потом её у меня отобрали и отправили в колхоз. Потом меня повели в детский сад, первый и последний раз. Мне сестра перешила платье из своего. Сестра старше на 9 лет. Я пришла, опоздала как всегда, и подумала, что, может, на платье мое кто-нибудь обратит внимание. Нет, все играю, все игры заняты. Делать нечего. Всем дали по шкафчику, у меня какие-то груши были. А я все со своим платьем: обратит кто-нибудь внимание на платье или нет. Нет. Тогда я покружилась немножко, и они поняли, что надо обращать, уже пора. Дальше они все стали за мной гоняться и спрашивать: «У тебя бархатное платье есть?». Я говорила: «Есть». – «А у тебя лакированные ботинки есть?». Это был конец войны, и ни у кого ничего не было. Я говорила: «Есть». – «А белые чулки у тебя есть?». Я говорила: «Есть». Так они меня загоняли, что я закрылась изнутри в своем ящике с грушами и отказывалась оттуда выходить, пока в шесть часов за мной не пришла мама. У меня поднялась температура до 38 или 39. Пришла мама, выудила меня из этого ящичка для одежды. Воспитательницы слили какао, которое я не выпила за день, отдали маме, и так мы пошли домой. Я говорю: «А знаешь, мама, больше мы туда не пойдём». Так мы в детский сад больше и не пошли.

Об учебе и работе с Эфросом:

Я участвовала в каких-то студиях театральных, в Алма-Ате я закончила студию при ТЮЗе. Они меня в театре оставляли, я говорю: «Нет, я поеду поступать в Москву». Меня вызвал главный режиссер и говорит: «Оля, тут мы за Вами будем следить, а там как? Вдруг жизнь не сложится, Вы ее сломаете. Мы Вам предлагаем здесь работать». Я говорю: «Я все-таки попробую». Тогда время было совершенно иное. Приезжаешь с голубыми бантами в голубом платье, документы подмышкой, ходишь по всем институтам, и тебе встречаются замечательные люди. Мария Хрисанфовна Воловикова у нас была проректором. Я документы потеряла, она меня завела в кабинет и говорит: «Все, уезжаешь домой». Я говорю: «Как домой? Там же коллоквиум. Четвертый тур ещё». – «Сейчас мы тебе студенческий выдаем, никаких коллоквиумов, экзаменов, туров у тебя больше не будет. Едешь домой, ты должна поехать домой. Не болтайся в Москве, только к первому сентября приедешь. Ты поняла?». Я говорю: «Поняла». Они нас опекали.

Потом поступила с третьего курса в театр, пришла в «Ленком». Я посмотрела спектакли, и мне так не понравилось. Как-то серо, темно, душно, пыльно. Я уже собралась уходить, и в это время приходит Анатолий Васильевич Эфрос. Директор говорит: «Это у нас такая жена спортсмена, она все равно уйдет. Она не жилец в этом театре, не хочет». Потом начались репетиции спектаклей «День свадьбы», «104 страницы про любовь». То, как он рассказывал и показывал, что он хотел от актеров, вдруг стало азбучно, понятно, интересно, увлекательно и ярко. Говорили, что он очень сложный, его понять нельзя. Я понимала очень быстро. Хотя первый раз я его не поняла и провалилась. Он говорит: «Оля, Вы ничего не играйте, вышли, сказали, на нейтральном лице вдруг потекла слеза». Я говорю: «Хорошо». Я вышла, заменив другую актрису, она в больницу легла, и сыграла. Критику позвали тут же после спектакля. Эти критики дали мне жизни: «А что она у вас ничего не играет? Вышла, что-то говорила-говорила. Мы ничего не поняли. Что это такое?». Это был хороший урок сразу. Что он имел в виду: «Ничего не играйте»? Я ничего и не играла. Потом поняла, что когда человек ничего особенного не делает, а у него текут слезы, и у зрителя тоже. Когда приводили молодых актеров, Эфрос говорил: «Ничего не играйте, здесь просто пройдите, скажите реплику». Я подходила к каждому и говорила: «Не верь. В полную силу все, что тебе кажется в этом рисунке, каждый раз. Никогда ничего не пробрасывай технически. Никогда. Только включайся. Когда ты будешь включаться, организм привыкнет, ты будешь с тренированной скрипкой своей».

Я в молодости сомневалась, пока дотошно не выспрошу все. Анатолий Васильевич говорит: «Как Вы странно работаете! Вы как будто работаете не эмоциями, а головкой, а головка у Вас плохая. Вы её отбросьте». - «Анатолий Васильевич, а как?». – «Вот как делаете, так и делайте». Непонимание всегда есть на репетициях, оно всегда заканчивается какой-то актерской истерикой. Помню, кто-то в кого-то запускал на «Снимается кино», то ли трубу в меня Эфрос бросал, то ли я в него пепельницей. Заканчивалось это тем, что я пряталась в туалете и больше оттуда не выходила. На «Месяце в деревне», когда спор дошел бог знает до чего, я опять же оказалась в туалете и ломала грязный веник. Конечно, было тяжело. Пока Анатолий Васильевич был, это все регулировалось. Анатолий Васильевич жестко принимал сторону художника и говорил: «Вот так сказал, это сказал Левенталь». – «А как же платье - теплое, как пальто, в нем тяжело бегать, в нем жарко»... Только сейчас понимаю, что имела дело с театральным гением. Наверное, так все режиссеры. Приходишь к нему и ждешь, что что-нибудь сейчас тебе эдакое расскажут – сейчас.

О легендах «Ленкома»:

В «Ленкоме» были замечательные старики. Там был Соловьев, который очень любил сцену и не любил уходить со сцены. Он хотел доигрывать. Если у меня была тенденция быстро сыграть что-то спиной к залу и быстро уйти со сцены, то он не хотел уходить. Он уже старенький был. В спектакле «День свадьбы» он все время ходил по сцене и собирал гвозди. Публика там сидит, а он все подбирал по гвоздю и только потом уходил.

С Гиацинтовой за кулисами стояла какая-нибудь нелитературная речь, колготня, кто-то кого-то хватает, щиплет. Она была невозмутима, такая аристократка. Ни на что как будто бы не реагировала, она наших голосов не слышала. Она играла в «Снимается кино» мою бабушку. Мы с ней очень часто со спектакля шли вдвоем домой. Она говорила: «Олечка, что же так скучно живем? Вот идем со спектакля, сейчас какой-нибудь ужин. Так скучно». Ей было уже лет 78. «Раньше приезжали офицеры, к Яру мы ехали, или корзину присылали, а там колье». Она была совершенно очаровательна, ироничная дама. Я говорю: «На счет колье это Вы хорошо сказали». В театре ребята шутили: чем большой букет цветом, лучше маленький подарок, а чем маленький подарок, лучше курицу на ужин.

У нас была компания в «Ленкоме» – Державин, Ширвиндт, Богачев, Корецкий, Збруев, Ларионов. Они черт-те что вытворяли в гримерных. Это было начало самое, молодость, у них у всех роли. Жизнь у них шла бурная. Я Софье Владимировне жаловалась: «Софья Владимировна, что это такое?». – «Олечка, не обращайте на них внимание. Они - бандиты». Я говорю: «Я не знаю, Софья Владимировна, у нас там закоулок такой, они все лезут меня цопать. Мы стоим в маленькой комнатке, 13 мужчин вокруг меня, и все норовят меня схватить за все места, пока мы выйдем на сцену». – «Олечка, а Вы возьмите и опуститесь резко в этот момент». Я так и сделала в темноте, и они друг в друга вцепились.

О судьбе и ролях:

Судьба сложилась в таком рабочем порядке, что я не замечала, было что-то упущено или не было. Я работала. Выпускался «Дон Жуан», потом выпускалась «Женитьба», «Отелло», до этого по Достоевскому «Брат Алеша», потом что-то ещё, потом «Мертвые души». Даже думать было некогда. Я не желая или не стремясь к чему-то, получила все роли мирового репертуара, которые меня больше тянули в работу, нежели я чего-то хотела. Я не успевала хотеть. Отыгрывалось одно, тут же Уильямс, Горький или Мольер. Это все было так ярко, что я не успевала пролистывать эти страницы: заканчивался один спектакль, начинался другой. Мы не успевали осознавать. Когда понимали, что приходит тупик, или какая-то современная пьеса по содержанию ниже уровня классики, то все время казалось, что современное – это так неинтересно. Анатолий Васильевич (Эфрос, – прим. ред.) говорил: «Не все же тебе пирожные есть, надо иногда и черный хлеб». В этом смысле судьба действительно была благополучной. Мне бы хотелось сыграть «Вишневый сад», но теперь уже поздно. У Раневской возраст детородный. Как говорил покойный Андрей Александрович Гончаров: «Вам только Генриха IV в мужском костюме можно предложить, потому что Вы уже сыграли». От того, что сыграли, не уходит проблема, что надо над чем-то работать. Актер, ничего другого не может, кроме как прибывать в творческом процессе.

О театре и смысле жизни:

Раньше было интересно все. А сейчас… Это я знаю, это я не хочу, это я видела, это уже было, это я уже слышала. Сейчас жить менее интересно. Театр – это не жизнь. Что бы ни происходило в театре, это все ерунда по сравнению с тем, что происходит в жизни. Потому что театр – это всего лишь работа, игра, удовольствие, профессия. Это всего лишь то, чем ты занимаешься, а проживаешь жизнь, как каждый человек. Как складывается вот эта судьба, эта жизнь, это и есть самое драматичное. Не в отношении меня, я просто рассуждаю. Что мне вся эта война в Ираке? А сколько несчастных пострадавших. Один ребенок маленький черненький. Вот это и есть жизнь. Она такая вот маленькая, индивидуальная, черненькая, кудрявая. Родился человек, выучился, женился, пошел на работу, детей родил и пришел. Маленький отрезок. Поэтому люди умные, разумные, они пытаются очень много сделать. Детей ли нарожать, много ли сделать в своей профессии – что-то воспроизвести. Актер ничего не производит. Он производит воздух, эмоции, впечатления, нервы. Ничего.

По материалам программы «Эпизоды».