Алфёров Жорес. Линия жизни


	Главная		История		Руководитель		Солист		Репертуар		Гастроли		Фотоальбом		Пресса о нас		Партнеры

Алфёров Жорес. Линия жизни

Лауреат Нобелевской премии Жорес Иванович Алфёров рассказал о себе в студии программы «Линия жизни».

Жорес Алфёров:

Лет 30-35 тому назад в лаборатории мы хотели, чтобы сверкали лазерные лучи, мы очень много курили и пускали дым. Я надеюсь, что эти лучи видны и вам, потому что имеется определенная концентрация пыли в пространстве, а не из-за того, что здесь кто-то очень много курил.

Я созвал в студию своих друзей-коллег из Российской академии наук, потому что на самом деле больше всего меня волнуют проблемы состояния и развития науки в России.
Резкие изменения произошли в 1992 году, когда финансирование большинства наших институтов упало в 10-20 раз. Образовалась активная утечка мозгов. И если раньше этому препятствовала политическая система страны, то сегодня этому воспрепятствовать уже невозможно. Нужно сказать, что утечка мозгов существует в подавляющем большинстве стран, научные работники уезжают и из Англии, и из Германии, Франции, уезжают прежде всего в Соединенные Штаты, потому что условия для работы там значительно лучше.

В России сегодня наука находится в очень тяжелом и трудном состоянии. Связано это, прежде всего, не только с недостаточным финансированием, а с тем, что наука не востребована в своей стране. Развитие нашей экономики происходит путем распродажи сырьевых ресурсов, а когда наука не востребована, то не востребованы не только приложения науки, оказывается не востребованной и сама фундаментальная наука.

Изменения в значимости науки произошли не только в нашей стране. Я помню, когда в 2000 году получил Нобелевскую премию, в Стокгольме была торжественная процедура вручения. Британская компания BBC устроила круглый стол новых нобелевских лауреатов, нам задавали много различных вопросов. Со мной рядом сидел профессор Чикагского университета Джеймс Хекман, получивший в том же году Нобелевскую премию по экономике. Он сказал, и это очень важно, что научно-технический и технологический прогресс второй половины XX века раньше определялся соревнованием Советского Союза и Соединенных Штатов, очень жаль, что это соревнование закончилось.

На самом деле можно много говорить о том, что это было соревнование в определенных отраслях, был очень сильный военный "флюс". Очень часто, чтобы получить финансирование мы приходили в соответствующие правительственные организации и говорили: "У американцев это есть, нужно, чтобы это было и у нас". Точно так же поступали и американцы! Но в целом в Советском Союзе и Соединенных Штатах наука развивалась по всем фронтам, на самом деле научные результаты были востребованы. Это способствовало и тому, что научные работники и специальность научного работника на самом деле были престижны.

Когда я говорю, что произошли изменения не только у нас, я хотел бы привести такой пример: в апреле, совсем недавно, я читал лекции в Калифорнийском университете в Беркли, я провел там 2 недели и возвращался потом домой. В самолете мне попался журнал "Тайм" от 17 апреля, как известно, это очень солидный журнал. Например, в одном из первых номеров за XXI век журнал "Тайм" подвел итоги конкурса "Человек столетия" и таким был назван Альберт Эйнштейн. Кстати, в этом году (программа записана в 2005 году, - Прим. ред.) – год физики, 100 лет с того времени, как Альберт Эйнштейн опубликовал буквально за год серию блестящих работ, которые явились основой всей современной физики. И вот в этом журнале "Тайм" на обложке вижу надпись: "100 самых влиятельных людей нашей планеты". Они тоже провели анализ и этих людей они разделили на 5 категорий по 20 человек в каждой. Первая категория – политики-революционеры, вторая – это титаны-строители, третья – иконы-герои, делее следуют ученые-мыслители и артисты шоу-бизнеса. Из российских имен там было только одно, в категории "титаны-строители" – Роман Абрамович. В короткой заметке о нем было написано, что это один из самых богатых людей Британии и подчеркивалось, как много он сделал для развития британского футбола.
В категории "ученые-мыслители" я нашел только две знакомых фамилии: Джеффри Сакс, известный экономист, который помогал нам проводить реформы, и Натан Щаранский, выпускник Московского физико-технического института, давно уехавший в Израиль и занимающийся там прежде всего политической деятельностью (я не знаю таких фундаментальных и мощных научных результатов, которые были получены Натаном Щаранским). И вот оказывается, эти имена вошли в 20 имен самых влиятельных, самых крупных ученых-мыслителей сегодня на нашей планете. Ну, а остальные 18 я просто не знал. Среди героев из СНГ одна фамилия – Ющенко. Лидеры-революционеры – там знакомых фамилий гораздо больше: Джордж Буш, Кондолиза Райс, Ким Ир Сен, министр обороны США Дональд Рамсфелд и президент Венесуэлы Уго Чавес. Ясно, что это вполне специфический подбор имен, но то, что сейчас в списке журнала "Тайм" как наиболее влиятельные ученые-мыслители оказались Джеффри Сакс и Натан Щаранский, свидетельствует о том, что произошли некие изменения в оценке науки и научных результатов. При этом нужно сказать, что практически всё, чем располагает человечество, - это достижения современной науки.

Современная наука на самом деле очень молодая, она началась с Ньютона, Лейбница, Эйлера, она ровесница Петербурга. И я думаю, что ту роль, которую играла Россия, российская наука, советская наука в мировой науке, ее трудно переоценить. И не случайно в 1992 году произошло, с моей точки зрения, трагическое событие: когда наша наука оказалась не нужна государству, то заботу о ней стали проявлять наши коллеги за рубежом. Этим еще раз было подчеркнуто, что научное сообщество и наука в целом интернациональна по своей природе. По этому поводу я всегда вспоминаю человека, с которым я имел счастье общаться и встречаться довольно много, одного из самых выдающихся физиков современности, уже покойного, к сожалению, единственного в истории физики дважды лауреата Нобелевской премии - Джона Бардина. Мне пришлось в 70-м году полгода работать в Иллинойском университете, я с ним каждую неделю 2-3 раза встречался. Первый раз я его видел в 1960 году на Международной конференции в Праге и на заключительном заседании он сказал: "Интернациональная физика полупроводников была создана работами Вильсона и Мотта (Великобритания), Вагнера и Шоттки (Германия), Иоффе и Френкеля (Советский Союз)".

Первым, кто пришел нам на помощь, было международное научное сообщество. В родном для меня Физико-техническом институте, где я работаю уже 52 года, первые контракты, которые нам очень помогли в 1992 году, были подписаны с американскими компаниями и фирмами. Конечно, они были заинтересованы и в научных результатах, но они были заинтересованы и в поддержке науки нашей, они прекрасно понимали, что собой представляет советская и российская наука.

Мы и сегодня снова должны бороться за нашу науку, Российскую академию наук, потому что кто-то сверху в бюрократических структурах придумывает совершенно не жизненные и вредные реструктуризации и реорганизации в науке. В свое время замечательный советский физик, очень яркий человек, которого мы очень любили - Лев Андреевич Арцимович, он был академик-секретарь нашего отделения Академии наук - общей физики и астрономии, - сказал, что в России есть две структуры, которые невозможно реформировать и не нужно - это церковь и Академия наук. И в этих словах - отношение к Академии не только как к консервативной организации, но и как к святыне.

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, Вас считают создателем, основоположником физики гетероструктур, что же это за "другая" физика? Могли бы Вы объяснить?

- Полупроводниковые гетероструктуры от слова "гетеро", это нормальный путь развития. А до этого полупроводниковая электроника и многие направления физики полупроводников развивались на основе гомоструктур. Я уверен, что в XXI веке 99% полупроводниковых электронных устройств будет на основе гетеро-, а не гомоструктур. Много лет назад, читая лекцию в Центре фотоники, организованном нефтяной компанией под Чикаго, о физике и применениях полупроводниковых гетероструктур, я сказал эти слова, добавив еще, что в электронике, как и в природе, 99% будет за гетеро-, а не за гомоструктурами. Вице-президент компании подошел ко мне и сказал: "Профессор Алфёров, ну в Чикаго можно делать такие заявления, но если Вы будете читать лекцию в районе Сан-Франциско, Вам это может дорого обойтись".
Гетероструктуры - это тогда, когда мы меняем химический состав и все основные параметры полупроводникового материала так, что эта система представляет собой новый тип материала. И очень красиво в этом отношении высказался мой старый друг, блестящий физик, лауреат Нобелевской премии Лио Исаки - японский физик, который тоже занимался гетероструктурами, так называемыми сверхрешетками. Он сказал, что кристаллы в природе - это кристаллы, сделанные Богом. А гетеростркутуры - это кристаллы, сделанные человеком.

Мы создаем принципиально новый вид материала. Дальше пойдут специальные термины, но я бы сказал так: на основе гетероструктур оказалось возможным совершенно по-новому управлять свойствами электронных и световых потоков в кристалле. И появился целый ряд совершенно новых явлений, которые широко сегодня используются. Возникла физика низкоразмерных электронных систем, так называемые квантовые ямы, квантовые проволоки, квантовые точки. С практической точки зрения полупроводниковые лазеры - это основной тип лазеров, которые широко используются, например, когда вы слушаете музыку или смотрите записанный на DVD фильм. "Иголочкой", которая снимает информацию, является полупроводниковый лазер. Когда вы говорите по телефону – оптоволоконная связь, которая опоясывает всю нашу планету, - там световым источником информации является полупроводниковый лазер. Другие типы приборов: преобразователи солнечной энергии, преобразователи электрической энергии в световую. Оказалось, что на основе гетероструктур они намного более эффективны. Мы поняли целый ряд вещей в этом отношении намного раньше других, когда считали, что, в принципе, это хорошо, но невозможно, нам удалось доказать в середине 1960-х, что это возможно. И здесь важно, когда возникает новое научное направление, чтобы школа и молодежь включались в это дело активно. Благодаря той системе образования, которая у нас существует в Физико-техническом институте, наша лаборатория сохраняет лидирующие позиции в области физики, технологии и применения многих полупроводниковых гетероструктур.

Я был счастлив - недавно Владимир Евгеньевич Фортов мне передал список российских ученых с индексом цитирования свыше ста, я его посмотрел и был счастлив, когда среди 31 научного работника России, которые имеют индекс цитирования свыше 5000, я обнаружил четырёх сотрудников своей лаборатории. Кроме меня остальные трое достаточно молодые.

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, расскажите о своих родителях, наверное, это были выдающиеся люди?

- Я думаю, что для каждого из нас наши родители - выдающиеся люди. Мои папа и мама родились в Белоруссии, в бедных семьях. Один мой дед был зимой сапожником, летом плотогоном, второй – извозчиком. Папа уехал в 1912 году в Петербург. Из Белоруссии тогда часто уезжали в Питер, потому что оставались без земли, без работы. Помню, когда-то я прочитал в энциклопедии дореволюционной о том, что белорусы - это самые бедные среди всех русских.
Итак, уехал в Петербург мой отец, где и стал работать. Когда началась Первая мировая война, он пошел воевать, был унтер-офицером лейб-гвардии, вступил в большевистскую партию в сентябре 1917 года, до этого отсидев 1,5 месяца в тюрьме за агитацию против войны. В гражданскую войну он стал командиром кавалерийского полка Красной армии. С 1921 по 1923 год он работал в ВЧК на охране нашей государственной границы в Белоруссии. И, приехав в маленькое местечко Крайс, посмотрев, какой дом получше, стал в этом доме на постой. Это был дом родителей моей мамы, где было шестеро дочерей. Хорошим дом этот получился таким образом. Моего деда-извозчика однажды позвал пан и сказал: "Ты очень много хорошего сделал для меня, можешь пойти в парк и три карельских березы в моем парке – твои". Дед спилил эти три карельские березы, распилил на маленькие дощечки, продал и купил дом, корову и лошадь. Это сразу изменило благосостояние семейства. Так вот, папа познакомился там с моей мамой, они полюбили друг друга, но папа был белорус православный, а мама выросла в еврейской семье. И это была трагедия для моей бабушки, если дочь выйдет замуж за православного. И ноябрьской ночью 1922 года, они мне об этом рассказывали много, дедушка мой помогал моему отцу украсть мою маму. Они переехали на 150 километров южнее по границе. В 1924 году родился мой старший брат.
Свое имя Жорес я получил в честь Жана Жореса - выдающегося французского социалиста, члена парламента, основателя французской социалистической партии. А мой старший брат, который родился в 1924 году и погиб на фронте во время Великой Отечественной войны, его мои родители назвали Марксом, в честь Карла Маркса. Вообще, когда ожидался я, родители ждали девочку, даже имя было приготовлено – Валерия. Но родился сын, оказалось, что папа как раз в это время прочитал большую статью про Жана Жореса.

В 1964 году я первый раз приехал во Францию, первый раз в западную страну, на международную конференцию по физике полупроводников. По прибытии я получил документы, в которых значилось не "Жорес Алферов", а "А.Жорес". Французы, вероятно, решили, что Жорес – это фамилия, а Алферов – имя… Тогда я был еще молодым человеком, и полагал, что научное общество должно уже знать меня. Ходить с табличкой "А.Жорес" я не мог, поэтому буква "А" была переделана мной в эмблему полупроводникового диода, а к "Жоресу" дописано "Алферов". И уже на первой встрече ко мне подошел американский физик и с обидой спросил: "А почему советским физикам выдают значки с полупроводниковым диодом, а американским нет?"

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, говорят что Вы, читая лекции или выступая, практически не пользуетесь записями, но выступаете еще и на иностранном языке. Как развить такую феноменальную память? Или Вам это дано от природы?

- Насчет иностранного языка могу сказать, что в школе и институте учил немецкий язык, когда начал работать в Физико-техническом институте в 1953 году, я быстро понял, что нужен английский. Сначала начал читать статьи, потом немножко участвовать во встречах с иностранными учеными и чуть-чуть разговаривать. В 70-м году меня пригласили на полгода в Иллинойский университет в США. Меня приехал встречать в Нью-Йорк мой старый друг, профессор Ник Холоньяк, который до этого был у меня в лаборатории. И мы сидели вечером в гостях у американского крупного физика Мортона Паниша, я с ним в 2001 году получал вместе японскую премию Киото. Собралось тогда довольно много американских научных работников с женами, а жены - они ведь очень быстро говорят. Ник, посмотрев на меня, как я сижу и слушаю все это дело, сказал: "Жорес, а ты что-нибудь понимаешь, что они говорят?" Я ответил: "Ничего".
Я уже владел достаточно языком, чтобы обсуждать некие научные проблемы, поехав в США, я проверил себя по словарю, и оказалось, что я знал порядка 3000 английских слов. У жены профессора Холоньяка, Кетарин, английский был такой, что мы понимали друг друга и она мне сказала: "Жорес, ты знаешь многое, но ты знаешь совсем не те слова, которые нужно знать. Ты знаешь очень много слов, которые мы, американцы, никогда не употребляем". И она мне дала словарик обычного разговорного английского языка, я стал каждое утро учить по 20 слов. Через 2 месяца, проходя по улице, я заметил, что я понимаю, о чем они говорят на улице, раньше для меня это был просто шум. Чтобы освоить язык нужно заниматься, нужно учить.

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, как Вы думаете, что сильнее двигает прогресс война или мир?

- Для развития промышленности и науки в нашей стране огромную роль сыграл атомный проект. Здесь, среди моих друзей, академик Юрий Моисеевич Коган, он участник этого проекта и сейчас известно, как все это происходило. Игорь Васильевич Курчатов, физтеховец наш, возглавил так называемую лабораторию №2, ставшую позднее Курчатовским институтом. Лаборатория №2 была создана в феврале 1943 года, но постановление Государственного комитета обороны о придании нашему атомному проекту необычайно крупного масштаба было связано с бомбардировкой Хиросимы в 1945 году, когда Сталин понял, что атомная бомба - это не просто оружие, а мощнейшее оружие в политике.

В каком-то отношении Вы правы, но вместе с тем, соревноваться можно не в том, что можно сделать раньше и лучше бомбу. Развитие науки - это всегда соревнование. И одна из черт научного работника – желание быть первым. Когда мы занимались гетероструктурами, в начальный период, мне безумно хотелось "надрать" американцев. И я помню, какое огромное удовольствие я получил, приехав первый раз в 1969 году в США на конференцию по люминесценции, я написал письма, что после конференции хотел бы побывать на IBM в исследовательском центре в Принстоне. Это те лаборатории, которые занимались исследованиями в той же области, для меня было очень важно узнать, как там состояние дел. Когда я приехал, ко мне сразу же подошел директор департамента Джон Гоул и сказал, что после конференции мы договоримся, когда я смогу к ним приехать. То же было и с Максом Лоуренсом из IBM. А старый мой знакомый Джекоб Панкоф (Яков Панчешников), родители которого эмигрировали за границу сразу же после революции, подошел ко мне и сказал, что разрешения на визиты у меня нет. Однако после моего доклада, из которого стало ясно, что мы, по крайней мере, на пару лет впереди американских исследователей, ко мне сразу же подошел Панкоф и сказал: "Давай к нам! Мы уже имеем разрешение". Помню, с каким огромным внутренним удовольствием ему ответил: "Ты знаешь, у меня нет времени".

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, как Вы считаете, возможна ли жизнь человечества без газа, нефти и угля? В фильме "Весна" Григория Александрова героиня Любови Орловой, профессор Никитина, добывала солнечную энергию при помощи некоего прибора, такое возможно?

- Замечательный фильм, правда, когда я его смотрел, я особенно не думал о солнечной энергии. Теперь по существу. В общем, по оценкам ученых, если мне не изменяет память, нефти нам хватит лет на 60, газа — на 80-100 лет, угля существенно дольше. Солнечная энергия, в принципе, неистощима, хотя, если говорить о ней отдельно, там есть масса проблем — научных, технологических и экономических…
В свое время руководитель нашей программы термоядерных исследований, замечательный советский физик, которого мы очень любили, академик Лев Андреевич Арцимович, сказал, что эта проблема будет решена только тогда, когда это будет необходимо.
Сначала ведь был большой энтузиазм в этом отношении, я помню, что на одной из первых конференций по управляемой термоядерной реакции блестящего английского физика Джона Хобрата журналисты спросили, когда наступит практическое использование управляемых термоядерных реакций, Хобрат ответил: "Через 20 лет". Через семь лет на аналогичной конференции он снова сказал: "Через 20 лет". Ему напомнили, что он уже называл этот срок… Тогда ученый отшутился: "Вы видите, я не меняю свою точку зрения".
На самом деле сегодня точка зрения изменилась. Наверное, где-нибудь в середине ХХI века действительно термоядерные реакторы станут активно использоваться для получения энергии. Я думаю, что к этому же времени будет активно использоваться человечеством термоядерный реактор, который работает многие-многие миллионы лет — наше Солнце. По оценкам ученых, уже в 2030 году примерно 4 процента производства электроэнергии будет основано на использовании солнечных полупроводниковых батареек. И эти четыре процента составят величину в 140 гигаватт. Мы будем жить без нефти и газа, но от энергии, получаемой от солнца и от термоядерных реакторов.

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, есть ли у Вас настольная книга?

- Чтобы одна, трудно сказать. Есть ряд художественных произведений, которые я люблю и перечитываю. Такие, как роман Шолохова "Тихий Дон", "Поднятая целина", "Два капитана" Каверина… Есть у меня и любимые "физические книги".

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, что Вы считаете ценным в отношениях мужчины и женщины?

- Неужели Вы думаете, что научный работник даст на этот вопрос какой-то особенный ответ? Наверное, любовь и масса других вещей, но, простите, я на этот вопрос могу отвечать так же, как и любой другой человек. Никакой у меня особой специфики в этом деле нет.

Вопрос из зала:
- Какова судьба фонда Нобелевского лауреата Алфёрова?

- В феврале 2001 года я отдал значительную часть Нобелевской премии в образование фонда. Затем последовал целый ряд вложений и от других ученых. Платим стипендии небольшие, настолько насколько можем это делать, всем вдовам членов Академии в Санкт-Петербурге. Мы платим стипендии, пусть небольшие, школьникам, студентам, учителям. Учредили премию для молодого ученого, по нашим масштабам не такую уж маленькую — 100 тысяч рублей. В этом году уже будет третье присуждение. Фонд работает.
С другой стороны могу сказать, что практически сразу, после создания фонда, поскольку я еще и депутат Государственной думы, не раз подавал поправки к Закону о фондах, чтобы те из них, которые поддерживают образование и науку, имели бы налоговые льготы. И каждый раз эти поправки отклонялись, поскольку уже имели отрицательную реакцию у правительства. Последняя поправка, которая еще окончательно не отклонена, снова внесена мною в такой же формулировке — чтобы были налоговые льготы для благотворительных фондов, поддерживающих науку и образование, но учрежденные, подчеркиваю, Нобелевскими лауреатами. Сейчас на каждый рубль нашей благотворительной деятельности мы платим 37 копеек налога. Недавно говорил об этом министру финансов, он обещал подумать… Но заключение российского правительства было другое: "Перед налоговыми службами все равны".

Если позволите, я хочу сказать несколько слов. Мне чрезвычайно стыдно за своих коллег-депутатов, мне стыдно за представителей власти, за министров финансов и экономики, потому что они должны были бы как адъютанты ходить за Жоресом Ивановичем и спрашивать: "Сколько, Жорес Иванович, вам нужно? Двести миллионов вам хватит? Или триста? Жорес Иванович, подскажите, куда еще вложить средства, вот ваш институт... а куда еще?"
И записывать, каждое слово ловить и все требования удовлетворять!

Вопрос из зала:
- Помните ли Вы войну, как она пришла в Ваш дом?

- Конечно помню, мне было 11. В наш дом война пришла с первого дня, потому что мой старший брат, окончив школу, 21 июня 1941 года, пошел добровольцем на фронт. Он воевал в Сталинграде, был участником битвы на Курской дуге и погиб в одном из сражений. Отношение к войне в нашем обществе, я думаю, сейчас меняется. Никогда не забуду, как 22 июня 1969 года со своим товарищем приехал в деревню Фильки Кортинского района Черкасской области, где погиб мой старший брат и был похоронен в братской могиле. Мы стояли у могилы, когда к нам подошла местная жительница, пожилая женщина и спросила: "А што вы тут робiце? Хiба у вас тут хто з радных пахаваны?" Товарищ ответил, что здесь похоронен мой родной брат. Через полчаса пришла вся деревня — человек 200. Они принесли столы, самогонку, закуску и сели отмечать поминки по моему брату. Большинство жителей в этой деревне помнили эту войну. Они помнили те суровые дни февраля 1944 года, когда погибло около 10 тысяч человек в страшном сражении у деревни. Поэтому я для них стал, что называется, родным человеком. Вскоре мы учредили от нашего фонда стипендии имени Маркса Алфёрова, лучшие школьники получают их. Я часто туда приезжаю, встречаюсь с жителями, но я хочу сказать, что выросло уже совсем другое поколение. И относясь с почтением, вниманием к погибшим, для выросшего поколения Отечественная война уже другая. Понимаете, для нас, тех, кто жил в это время, Великая Отечественная — это великая Победа, особый период в жизни страны. А как-то себе задавал такой вопрос: почему Россия практически проигрывала все войны — и русско-японскую, и первую мировую, и финскую, и афганскую, а Великую Отечественную — нет? Мы победили, между прочим, в первую очередь потому, что эта война была понятна для всего народа. Да, были и предатели, были и власовцы, но все понимали, что идет война с фашистами за жизнь нашего народа, за Родину. Русский народ и многие другие народы нашей страны, когда доходит до такого края, победы никому не отдадут.

Вопрос из зала:
- Скажите, какая награда Вам наиболее дорога из всех многочисленных наград которые Вы получили?

- Первая награда, которую я получил в 1959 году - орден "Знак почета" за разработку специального полупроводникового устройства для нашей первой атомной лодки. Я очень горжусь этим первым орденом. Он для меня дороже, чем все последующие. Первая научная награда, которую я получил, это была золотая медаль Франклиновского института. Золотые медали Франклиновского института получали среди советских ученых всего четыре человека: в 1944 году - Петр Леонидович Капица, в 1971 году - я, в 1974 - Николай Николаевич Боголюбов, в 1981 - Андрей Дмитриевич Сахаров. Быть в такой компании очень почетно. Эта медаль для меня очень дорога. Хотя меня тогда не пустили в Америку ее получать, я получал ее в экспедиции Академии наук, ул. Вавилова, 44, в почтовом ведомстве, расписываясь в квитанции за получение - 33 грамма золота.
Для меня очень дорога Ленинская премия, которую мы получили в 1972 году, это было первое настоящее признание в нашей стране наших работ по физике полупроводниковых гетероструктур и их применению. И конечно, для меня дорога Нобелевская премия, получил я ее в 2000 году. Первое поздравление с Нобелевской премией я получил по электронной почте от профессора Герберта Кремера из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре, мы с ним разделили эту премию. А для меня это было еще и признание нашей науки и моего физико-технического института. Она принесла мне огромную пользу, потому что, выступая на следующий день после присуждения Нобелевской премии в Государственной думе, я обратился к депутатам с просьбой увеличить бюджет на науку и они это сделали. В 2001 году бюджет на науку был увеличен на 10%. На следующий год этого уже не было, поэтому очень важно, чтобы российские ученые получали Нобелевскую премию каждый год.

Вопрос из зала:
- Известно, что многие физики верили в Бога, например Ньютон. Вы верите в Бога?

- Думаю, то, что Ньютон верил в Бога, это не связано с тем, что он был великим ученым, это разные вещи. Я атеист и в Бога не верю, но я бы хотел в этом отношении привести слова другого великого физика Нильса Бора, который сказал, что он атеист и в Бога научный работник верить не может, но с возрастом начинаешь думать о том, что что-то есть.

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, какую профессию Вы бы выбрали для своего маленького внука?

- Те профессии, в которых очень мощный творческий элемент. Я буду рад, если он будет заниматься наукой, буду рад, если у него проявятся таланты в искусстве. Мне бы очень не хотелось, что бы он стал бизнесменом. Это реакция на нынешний бизнес в России. На самом деле и в этом, может, ничего плохого нет, но это моя реакция на нынешний бизнес в России, который в основе своей - не честный.

Вопрос из зала:
- Жорес Иванович, Вы великий гражданин России, мы сейчас находимся в глубоком кризисе, в чем перспектива России, что ее может спасти сейчас?

- Не нужно думать, что специалист физики полупроводников может дать точные рекомендации, что делать России сегодня. Из самых общих соображений я могу сказать только то, что я говорил уже много раз. Прежде всего, и не потому, что мы научные работники, безусловно, научный потенциал России! Наука - основа всех высоких технологий, основа экономики. Век пара, век электричества, век атома, все это на самом деле возникло только благодаря тому, что Фарадей сделал такие выдающиеся открытия, что в атомной физике были сделаны открытия, ставшие основой всей атомной энергетики. И таких примеров много.
Россия должна науку не просто поддерживать, а понимать, что это есть та область, которая в том числе и в глубочайшем социальном, экономическом кризисе, в котором мы находимся, безусловно, является могучей компонентой для развития. А дальше можно говорить о том, какие конкретно направления, но здесь я уже не буду объективным.