"Смейся паяц, такова наша доля..."


	Главная		История		Руководитель		Солист		Репертуар		Гастроли		Фотоальбом		Пресса о нас		Партнеры

"Смейся паяц, такова наша доля..."

В одном из спектаклей Театра Сатиры Спартак Мишулин пел:

Богом давно нам розданы роли,
Умный, порою, играет роль глупца.
Смейся паяц, такова наша доля,
Часто под маской не различить лица,
Закройте занавес, начнем все заново,
Жизнь продолжается, лишь гаснет в зале свет,
Память артиста в сиянии чистом
К нашим потомкам летит сквозь толщу лет.

Зрители с замиранием слушали его: зал был просто в него влюблен, он верил актеру. 22 октября исполняется 80 лет со дня рождения Спартака Мишулина, которого уже нет с нами больше года. Но осталась память об актере.
Спартак Мишулин начал свою театральную карьеру в 16 лет, более сорока лет жизни на сцене были отданы Театру Сатиры. Несколько поколений зрителей вспоминают его роли: знаменитого Карлсона, Пана Директора из телевизионного «Кабачка "13 стульев"», Саида из легендарного фильма «Белое солнце пустыни».
Путь актера на сцену был непрост, но как будто предначертан самой судьбой. Как-то, за несколько лет до ухода, он рассказал о своей жизни в программе «Осенние портреты», которая будет показана 22 октября в 15:45.

Спартак Мишулин о себе:

Есть такая поговорка: «встречают по одежке, а провожают по уму». Я родился в те годы, когда встречали по анкете, а провожали по приговору. Это был очень сложный период. Год называть не хочется, потому что это уже в прошлом веке. Родился я в русской порядочной семье. Дед мой, Василий Михайлович, был родом из Владимирской области. В дальнейшем он переехал в Ульяновск, где и умер в 97 лет. Мама – горный инженер – была в свое время замнаркома золотопромышленности. Я немножко в неё - мы такие темпераментные, вспыльчивые. Она была истинным партийцем. Мама всегда ждала 12 часов ночи, когда по приемнику играл «Интернационал». Приемник всегда был настроен на одну волну. Вы не поверите, но у неё был красный платочек и перед тем, как начинался «Интернационал», мама надевала этот платочек и вставала по положению «смирно», руки по швам.

Отца я не знал. Версий моего появления на свет очень много. Я говорил, что я из пробирки. Или, что я был испанским ребенком, которого привезли в Советский Союз в 1936 году. Или, например, я говорил, что какой-то табор шел мимо моего дома, мимо моей одинокой мамы, один из цыган остановился и задержался на ночь.

В то время в коммуналках была одна ванная, так как все старались попасть в эту ванную, то все ходили в баню. Я был одинокий мальчик, поэтому мама меня брала с собой в женское отделение. Дело в том, что мужская и женская половина бани сообщались. Я блуждал-блуждал по женскому отделению и ушел в мужское. Пропал среди «своих» и чувствовал себя очень хорошо, мылся. Мама увидела, что меня нет, и испугалась, стала меня искать. Она, не думая ни о чём, ринулась в мужское отделение и увидела меня. Я еще поиграл с ней в салки. Только потом она поняла, куда она попала! Потому что все мужчины застыли, прикрыли шайками святое место и с удивлением смотрели на голую женщину, которая бегала по бане. Мама, как партийный человек, упала в обморок. Потом ей дали первый партийный выговор за эту историю, за то, что она «ворвалась в мужское отделение и хулиганила».

Большую роль в моем формировании сыграл брат моей мамы – дядя Александр Васильевич Мишулин, который был в то время очень большим начальником - ректором Академии наук при ЦК партии. Все руководители Политбюро прошли через эту академию. Мы, как и Аросевы, как Миша Державин при Буденном, все были при правительстве. И Сталина мы видели, и отдыхали в санаториях.

Второй раз мама вышла замуж за Василия Павловича Пивоварова, с Украины. Но он был немножко пьющий папа, немного дерущий. Это и стало причиной моего влечения к путешествиям. К тому же в то время это было модно, был какой-то детский романтизм. Знаете, в Ташкент, за хлебом. Когда меня отец обижал, я часто убегал из дома. Однажды я и Валя Гордон решили убежать из дома. Но перед этим, чтобы закалиться, решили пойти в Парк культуры имени Горького, в котором была аттракционная парашютная вышка. Валя прыгнул. Он немножко тяжелей меня был и благополучно опустился на землю. Потом парашют поднялся снова, меня закрепили, я прыгнул. И тут что-то испортилось в механизме - мой парашют застрял на высоте 25-ти метров. Пока его ремонтировали, кричали «Мальчик, не волнуйся!», я и не очень-то волновался. Единственное, что меня насторожило, мама стояла внизу с двумя милиционерами.

Я родился в Настасьинском переулке. Напротив нашего дома был детский театр. Мое первое посещение детского театра помню до сих пор. Я был смешливый, очень смешливый. Когда доходило до какого-то смешного трюка, то я начинал очень хохотать, хохотал до безобразия. Зритель начал возмущаться, и даже кричать «уведите этого хулигана из зала». Естественно, меня вынесли. Я стоять не мог от хохота. Спектакль пришлось досматривать на следующий день. А в то время как раз на экранах шли чаплинские фильмы. Я пошел в кино на 10 утра вместо школы. Я так хохотал! Меня выбрасывали из зала, я валялся на полу. Я закупал билеты на все сеансы. Это и вселило в меня любовь к сцене, к этой трибуне, с которой можно сказать людям много добра, к этим чудесным проявлениям, к этим чудесам на сцене, к перевоплощениям.

Я руководил самодеятельностью в школе, в Доме пионеров, сам инсценировал, начал писать рано. Первое мое произведение – «Золотой гроб». Писать его приходилось на любом клочке бумаги, бумаг не было. Началась война, я был в бегах. Когда вернулся, то дома никого не застал и поехал на трамвае. Я не помню, каким образом все так получилось… Я увидел мальчика в военной форме и фуражке. Стоит и плачет. Я спросил его, почему он плачет. Он сказал, что из Москвы эвакуируется артспецшкола, а он хочет к маме и папе. «Чудак, - говорю, - давай сюда шинель, кепку и все». Я в этой форме приехал на Казанский вокзал, нас загрузили в товарняк, так я попал в артспецшколу, с которой выехал в город Анжеро-Судженск, Кемеровской области. Тогда это были две шахты - Анжерка и Судженск. Так как я занимался самодеятельностью, я и организовал в артиллерийском училище самодеятельность. И даже набрался такой смелости, что вел кружок балета. Наверно, я искалечил этих людей. Все те, что сейчас кривоногие ходят по белому свету, это из моего училища.
В Анжерке и Судженске был клуб. В клубе Судженска и лампы были, свет яркий. В Анжерке ничего этого не было. А нам нужно было там провести самодеятельный вечер. Мы ночью вывернули все лампочки в Судженске, после чего вечер в Анжерке прошел на «ура».
Потом я писал «Золотой гроб», где мои герои дошли до России, до революции. Так как я про революцию подробно не знал, то пошел в библиотеку. Я выкрал ночью книги о революции и ночами же их читал. Но исчезновение книг открылось, потом у меня нашли портрет Сталина, на обороте которого я и писал свою книгу. Капитан Малинин, конечно, организовал дело, меня хотели судить военным трибуналом.

Про дядю в ЦК я ничего не сказал, потому что мне стало стыдно. Трибунал потом как-то замяли, - вроде пацан еще, - и меня судил суд. Мне дали полтора года. Когда меня повезли в лагеря, то я расспросил людей о том, как там и что. Мне объяснили, чтобы я сказал, что хорошо знаю машины, потому что у тех, кто работал на тракторах (механики и так далее) была большая пайка хлеба. Я так и сделал. Конечно, быстро поняли, что я не тракторист и посадили меня прицепщиком. Я долго работал прицепщиком, потом меня послали на курсы в Кемерово. Я за три месяца закончил курсы трактористов. Стал работать трактористом. Мы работали по 20 часов, я даже засыпал на руле, и трактор ходил кругом. Загоны были большие!.. То, что сейчас целина, от горизонта до горизонта. Бывало, трактор поставишь левым колесом в борозду и проедешь туда, а левым обратно. Так два раза проехал, и день кончился.

Там встретился один очень хороший человек. Он был из заключения, тоже участвовал в самодеятельности. У него кончался срок, он сам из Калининской области, поселок Брусово. Этот человек мне сказал: «У Вас есть талант, а у нас там большой Дворец культуры, клуб». Жена его была директором этого клуба, а художественного руководителя нет, предложил с ним поехать. Я, конечно, согласился. Этот клуб действительно просто был дворец для меня, а я еще худрук. Я организовал самодеятельность, мы начали ставить пьесы. Но самое ценное было то, что я организовал агитбригады. Я вроде родоначальника этих бригад, об этом даже писали в газетах в свое время.
Тут я прочитал, что Калининский областной драматический театр делает набор в театральную студию при театре. Но я ведь уже художественный руководитель, какая мне учеба нужна, зачем? Просто я прослышал в то время про Станиславского, немножко прочитал про него и решил съездить в Калинин, но не поступать, а для того чтобы провериться, правильно ли я руковожу самодеятельностью. В то время театром руководил Георгиевский Георгий Адольфович, великолепный режиссер, прекрасный режиссер. Я это специально подчеркиваю, потому что сейчас режиссеры исчезли. Сейчас стали все только постановщиками. А тогда были режиссеры: они воспитывали актера, они работали с актером, они выводили и занимались им. Сейчас не занимаются, сейчас просто типажи. Пришел я к Георгиевскому и сказал, что я - художественный руководитель. Выучил монолог сумасшедшего, монолог Барона, в исполнении Качалова. Я это выучил наизусть. Меня очень внимательно слушали, потом попросили спеть, но с голосом вроде у меня все нормально, меня даже в музыкальное училище в Калинине брали. Короче, мне сказали, что я подхожу, приняли меня. Проработал я в Калинине достаточно много, сыграл очень много ролей. Потом случились гастроли в Москве. На них присутствовал Валентин Плучек. Он заметил меня и предложил мне московский Театр Сатиры. Так 6 августа (в 2001 году, - прим. ред) исполнилось сорок лет, как я в Театре Сатиры.

(По материалам программы "Осение портреты")