Люди земли и неба


	Главная		История		Руководитель		Солист		Репертуар		Гастроли		Фотоальбом		Пресса о нас		Партнеры

Люди земли и неба

Документальный фильм (Россия, 1969).
Режиссер Семен Аранович.
Автор сценария Борис Добродеев.
Операторы А. Рейзентул, Ю. Лебедев, Э. Шинкаренко.
Композитор Олег Каравайчук.

Премия "Серебярный голубь" на МКФ в Лейпциге.
Приз Всесоюзного кинофестиваля в Минске.

Писатель Ион Друце о фильме:

[...] Новая работа Б. Добродеева и С. Арановича – это фильм «Люди земли и неба», посвященный нашему прославленному летчику-испытателю Юрию Гарнаеву, погибшему два года тому назад при тушении лесных пожаров во Франции. Фильм начинается с тревожной мелодии и сообщения ТАСС о гибели Гарнаева. Потом, на протяжении часа, вы летаете с Гарнаевым, испытываете новейшие машины, рискуете жизнью, влюбляетесь. Сюжет фильма на редкость прост – это, по существу, рассказ о перелете наших вертолетов из подмосковного аэродрома в Париж, на международную выставку летательных аппаратов. Ведет эти машины и рассказывает о полете сам Гарнаев. А еще попутно, как бы между прочим, он рассказывает об авиации, о своих друзьях, о себе, и камера нет-нет да и возвращается вместе с рассказчиком в его прошлое. Дождливая Прибалтика, голубое море Севера, кукольно-аккуратная Дания, летние пляжи Франции, а экран все чаще и чаще возвращает нас в прошлое этого человека. Умудренный жизнью, скупой, мужественный голос рассказывает, и происходит великое таинство искусства – на наших глазах складывается удивительная, неповторимая человеческая судьба, и вы уже не только свидетель, вы участник всего того, что было на экране. И вот Бурже, ошеломляющая новизной выставка, потом следуют лесные пожары и гибель Гарнаева. Удаляется голос диктора, вновь вступает щемящая мелодия О. Каравайчука, и опять садится в кабину пилот, снова взлетная полоса...
Вы уходите из зала обогащенный, вы уже приобрели на всю жизнь друга, причем какого друга! Гарнаев – это уникальная личность. Герой Советского Союза, один из лучших в мире летчиков-испытателей, а еще он пишет стихи, великолепную прозу, отрывки из его дневников сопровождают фильм от первого до последнего кадра.
[...] Самым большим достоинством этого фильма я бы назвал заразительную стихию полета, и она идет, конечно же, от Гарнаева, но еще она идет и от режиссера С. Арановича, летчика в прошлом, скучающего, видимо, по этой профессии.
Небо – это, конечно, не только романтика, это прежде всего труд, очень тяжелый труд. От огромных скоростей, от перегрузок человеческое лицо деформируется. И режиссер показывает нам, что это такое, и это мигом промелькнувшее, исказившееся на ваших глазах лицо летчика надолго вам запомнится. Труд, очень тяжелый труд.
Есть в этом фильме еще один, точно найденный лейтмотив. На протяжении всего полета из подмосковного аэродрома и до самой выставки Гарнаев, командир корабля, все время запрашивает курс. Штурман четко и коротко, по-военному, докладывает: курс – 275, курс – 303...
[...] И хочется сказать: курс точен. Это – большое искусство.

«Земля и небо» («Литературная газета», 1 октября 1969 г.)

Лев Аннинский:
Сообщение о гибели вынесено вперёд. Ещё до первых кадров, до титров, до всего – то ли дым на экране, то ли рваные чёрные облака и сухой дикторский голос: «В воскресенье вечером, 6 августа 1967 года, во Франции при тушении большого лесного пожара в сложных условиях гористой местности потерпел катастрофу вертолёт «МИ-6». Экипаж в составе командира корабля Героя Советского Союза, заслуженного лётчика-испытателя СССР Гарнаева, второго пилота Петера, штурмана Иванова, бортинженера Бургаенко, бортрадиста Столярова, инженеров-испытателей Чулкова, Молчанова и двух французских специалистов Сандоса и Телфера, погиб».
Теперь – титры: «Люди земли и неба. Автор сценария Борис Добродеев. Режиссёр Семён Аранович... В фильме использованы кинокадры авиационных испытаний и дневники Героя Советского Союза Юрия Гарнаева...» Потом – пять частей фильма, пятьдесят минут уникальных съёмок и уникальных текстов, кадров невероятных и кадров будничных, слов возвышенных и обыденных, фактов героических и каждодневных... А над всем этим, перед всем этим, помимо и до всего этого ежесекундно уже звенит в вашем сознании, словно чёрный колокол: «Экипаж в составе... экипаж в составе...» - и ощущение: они погибли, и это факт, это реальность, ЭТО БЫЛО – уже не оставляет вас, и рассказ о типической судьбе лётчика врезается в ваше сознание, как врезается всё единственное: гибель, судьба, личность.
Это иллюзия, будто документальное кино опирается на материал самодействующий, будто документ говорит сам. Говорить его надо заставить.
Жизнь Гарнаева, конечно, давала авторам материал особенный. Кадры из фильмотек, впервые пущенные на широкий экран, потрясают и без комментариев. Вы видели лицо пилота при реактивной перегрузке? Эти оттянутые к щекам углы глаз, эти утёкшие вниз щёки? И то единственное, что в этом сбегающем вниз, поддавшемся, как бы побеждённом лице не поддаётся прессу инерции, сохраняет упрямую цепкость, - взгляд? Наблюдали ли вы испытания катапульт? Мгновенный удар, подбрасывающий сжавшееся тело человека на высоту пятиэтажного дома... И ещё и ещё десятки раз, пока отработается система? Вы видели зыбкое парение над землёй первых турболётов? И тяжкую дрожь «МИ-10», несущего многотонный автобус над головами зрителей, запрудивших международный аэродром Бурже? И гибель Донатти, врезавшегося в эту толпу после показательного полёта? И пожар, снятый тут же, на лётном поле, когда одни уже бежали к столбу дыма, а другие ещё бежали от него? И иссушенный мистралями горящий французский лес, над которым висит на водяной струе, не спускаясь и не поднимаясь, знаменитый тушитель пожаров «МИ-6»... с экипажем в составе... с экипажем в составе...
Все эти уникальные кадры положены в фильме на глубокое человеческое основание – на судьбу личности. Интерес к сильному и доброму человеку свойственен С. Арановичу как режиссёру. Доброта силы, великодушие силы, спокойное мужество силы. Гарнаев был близок режиссёру и ещё по одной причине: до поступления во ВГИК Аранович был штурманом морской авиации. Но главное всё-таки в том, что Гарнаев воплощал тот характер, тот человеческий тип, тот облик героического, который искал режиссёр.
Первое: жизнь эта собрана воедино, на стержень. Балашовский мальчик, поражённый видом самолёта, прилетевшего в их городок, становится лётчиком. Жизнь – монолит: когда потерял возможность летать, пошёл на аэродром мотористом, пошёл заведовать клубом, который посещали испытатели. Испытывать катапульты? А почему нет? «ВСЁ ЖЕ НЕБО...»
И второе: улыбка, которая прозвучала в только что приведённой фразе Гарнаева. Это – полное отсутствие истерии риска. Это героизм, уложенный в поведение, совершенно скромнейшее. «Мы не романтики – мы фанатики неба». В этой гарнаевской фразе привычные слова сдвинуты, но если взять поправку на сдвиг значений, то понятен пафос: «В небе мы не артисты, мы работники. Небо для нас не арена, а жизнь». Человек, одержимый своей профессией (здесь Гарнаев и употребляет слово «фанатизм»), всё-таки не становится ни её рабом, ни придатком. Человеческий смысл остаётся! И умирает Гарнаев не как Донатти, не в каскадном взрыве над зрительским полем, не в рекламном отчаянии – медленно тонет его вертолёт в чёрном дыму, без свидетелей, без внешней красоты, - собой расплачивается, борется до конца сил, умирает в деле.
Тут не до жестов.
Показать человечность героики – задача особенно тонкая, когда речь идёт о легендарных профессиях. Таких профессий, несущих как бы заряд символики, окрашенных особым отношением людей, не так много, но они есть в любую эпоху. Когда вы говорите ЯМЩИК, то в вашем сознании возникает не просто человек на облучке, за этим словом встаёт особым образом прочувствованная Россия, её пространства, её старая тоска. И точно также целый особый мир встаёт за словом МАТРОС. Двадцатый век создал ещё одну профессию, как бы заряженную философским смыслом, - ЛЁТЧИК.
Когда стали известны имена первых космонавтов, в печати пошли очерки о том, как они готовились к полётам. Особо примерялись к невесомости. Ещё до первого спутника создавали искусственную невесомость – в самолёте. Самолёт делал «горку», а в его салоне стояли клетки с мышами. Потом испытывали кошек. Потом невесомость пробовали люди, те люди, чьи имена спустя несколько месяцев стала узнавать планета. Я помню снимки в журналах: в салоне самолёта, раскинув руки, парит в скафандре всемирно известный космонавт и улыбается. Он пробует невесомость: ничего, терпимо. Знаете, о ком я тогда подумал? О том человеке, что в этот момент сидит за штурвалом. Ведь он в тех же условиях, и работает. Ведь чтобы поднять сначала мышей, потом кошку, потом человека, который мог бы ПОПРОБОВАТЬ невесомость, какой-то другой человек должен десятки раз делать самолётом «горку» и практически испытывать ту же самую невесомость, но не пробуя, а сразу работая. Я подумал о том незаметном лётчике, имени которого я не знал. Теперь знаю.
Он испытывал катапульты. Потом перегонял во Францию наши вертолёты на международную выставку. Потом много месяцев работал в Европе, выполняя заказы, от которых отказывались вертолётчики других стран. Потом он тушил пожар на юге Франции...
Авторы ленты нашли своей теме точное стилистическое решение. Строгий, почти аскетически экономный монтаж. Суховатый контраст чёрного и белого. Блеск солнца на металле и погашенные, деловые плоскости фотоснимков. Чем ярче материал, тем сдержаннее монтаж, тем строже текст. Никакой красивой фантастики. Предельное нервное напряжение. Даже красивые эпизоды мечены этой тревогой. Когда невидимые в вышине самолёты, разлетаясь звездой, развешивают в бездвижном небе стебли и цветы упругого дыма, то и эти качающиеся над горизонтом букеты не праздничны, а тревожны: они, как след разорвавшейся в космосе ракеты.
Стиль соответствует теме. Лётчики не играют в риск, они работают. Финал: чёрные клочья дыма. Удаляющийся голос диктора: «В воскресенье вечером, 6 августа 1967 года, во Франции...»

«Земля - небо — земля» («Советский экран», 1969 г., № 21)

Михаил Арлазоров:

В последнее время много спорят, пытаясь раскрыть секреты эмоционального, увлекательного и одновременно концентрированно насыщенного информацией рассказа. Как в любом деле, «секретов» здесь много, но, пожалуй, главный из них заключается в отношении художников к избранной теме, в умении полюбить героев, проникнуться к ним бесконечным уважением. Фильм Бориса Добродеева и Семёна Арановича «Люди земли и неба» ещё одно тому доказательство. Фильм этот смотрится на одном дыхании, не уступая своей художественной напряженностью хорошим игровым фильмам. Впрочем, это судьба всякого подлинно художественного произведения.
Людям, работающим с кинодокументами, особенно трудно. Находясь во власти факта, сохраняя точность (документ есть документ), они должны подняться над фактом, расширить рамки рассказа от предельно конкретного до предельно типического.
А между тем обычно на долю документалистов, воспроизводящих образ человека, которого уже нет, остаётся немного – письма, фотографии, иногда дневники. Работа над фильмом о лётчике Ю. Гарнаеве была в этом смысле некоторым исключением. Его (этого требует профессия) снимали в процессе работы кинооператоры лётно-исследовательского института.
И прежде чем начать съёмки, авторы познакомились с этими материалами. Авторов ждали одновременно и разочарования, и открытия. Разочарования, потому что съёмки носили отнюдь не художественный, а, напротив, очень деловой, прикладной характер. Открытия, потому что правда этих кинодокументов исключала малейшую фальшь всего рассказа.
Не лгать, но придумывать. Не исказить факты, но открыть простор творческому изображению.
Авторы фильма нашли сочетание этих противоположных начал, сумев будничные деловые кадры, фиксировавшие повседневный труд лётчика, как бы осветить изнутри, озарить тем огромным внутренним светом, который не покидал этого замечательного человека на всём протяжении его жизни.
Так началась работа, которую можно сравнить с исследованием. И это тоже типично для современного научно-популярного и документального кино. Автор обязан быть исследователем, чтобы одержать победу над материалом, побороть его сопротивление.
Только когда кинематографисты овладели фактами, оболочка деловых кадров, экранных эпизодов стала наполняться новым глубоким содержанием. Стал складываться весь строй сценария. Стали возникать черты нравственной характеристики героя, который был человеком красивым, умным, мужественным, благородным и беззаветно влюбленным в свою профессию. «Мы не романтики, мы фанатики», - сказал он однажды.
Определилась форма дикторского текста - рассказ от первого лица с рассуждениями героя. Текст стал важным рычагом раскрытия характера талантливого лётчика.
Три категории съёмок слились воедино в этом фильме. Документы испытательной работы и редкие фотографии, съёмки на Всемирной авиационной выставке в Париже и, наконец, те досъёмки, которые делали авторы фильма, для того чтобы объединить, сцементировать материал. Заслуга режиссёра и операторов в этой сложной работе не только в органичной стилистике всей ленты в целом. (Надо сказать, что даже зритель, искушённый в авиации, не всегда сможет провести границу между кадрами, снятыми операторами в разное время.) Режиссёру удалось и нечто большее - воссоздать на экране большой и малый мир героя. Гарнаев показан профессионалом, человеком, гражданином.
Тонко, без нажима, авторы подчинили форму повествования главной цели. Начав фильм с сообщения о гибели во Франции экипажа советского вертолёта, авторы сразу перевели рассказ в прошлое. Полёт группы вертолётов на Всемирную авиационную выставку в Париж воспринимается в прошедшем времени. Рассказ Гарнаева на фоне этого полёта переносит зрителей в ещё более глубокий ярус времени. Такая временная множественность усиливает достоверность фильма.
Герой предстаёт на экране в разных, подчас чрезвычайно острых ситуациях. Испытывая катапульту, он вылетает, как снаряд, из самолёта. Лётчик рискует жизнью во имя тысяч жизней. Мы видим, как катапульта выстреливает испытателя в скафандре. Узнаем историю, как при одном из таких испытаний оборвался кислородный шланг, и скафандр едва не превратился для Гарнаева в летающий гроб. Мы видим Гарнаева, осваивающего турболёт - забавный неуклюжий аппарат, при помощи которого была исследована одна из важнейших проблем современной авиации - проблема вертикального взлёта и посадки. И, наконец, он, Гарнаев, вывозил на тренировки людей с именами, тогда ещё не известными никому, кроме их друзей и сослуживцев, - Гагарина, Леонова, Комарова. Он поднимал их на самолете, создавая кратковременную искусственную невесомость.
Жизнь лётчика-испытателя насыщена событиями, из которых он выходит победителем. При работе над таким материалом недолго сбиться на создание примитивной приключенческой истории. Авторы фильма «Люди земли и неба» избежали этого соблазна. Они воспользовались фактами для того, чтобы развивать сюжет вглубь, проанализировать социально-нравственные стороны обстоятельств.
Это было и целью работы, и её результатом. Вот почему мы с таким интересом вслушиваемся в размышления Гарнаева о своей профессии, о своих товарищах. Вот почему союзником советского лётчика-испытателя становится по воле авторов замечательный французский лётчик и всемирно известный писатель Антуан де Сент-Экзюпери.
Гарнаев предстаёт перед нами не суперменом, не эдаким воздушным Джеймсом Бондом, для которого не существует непреодолимого. Испытатели хотя и сильные люди, но они люди. Успех сопутствует им лишь до того дня, когда совершается ошибка, та, быть может, единственная, и не обязательно ошибка лётчика, но в большинстве случаев уже непоправимая, за которую расплачиваются жизнью.
Через весь фильм «Люди земли и неба» проходит мысль о необычайной ин¬теллектуальной одарённости героя. Это качество в сочетании с верностью профессии, храбростью, умением сделать то, что ещё не удавалось сделать другим, придаёт портрету Гарнаева особенно притягательные черты, делает фильм о нём настоящим творческим открытием.
Когда смотришь этот фильм, прежде всего бросается в глаза высокий профессионализм тех, кто его создал, всех членов творческого коллектива. Драматизм, острый конфликт, борьба сильных людей с неизвестностью заложены в сценарии, подчёркнуты режиссурой, развиты в музыке. Каждый из участников работы над фильмом смел по-своему, и эта смелость принесла прекрасные плоды. Вот, например, начало фильма. Лёгкая, даже бравурная музыка, которую кладёт на титры композитор О. Каравайчук, внезапно подавляется свирепым рёвом самолётного двигателя. Перед нами как бы разные грани профессии – такая красивая, романтичная, увлекательная, она наполнена безмерными опасностями. Живой человек жизнелюбив и радостен, но он отдаётся делу безмерно трудному, словно говорит нам композитор.
А вот другой элемент фильма - дикторский текст. Информация и размышления героя сменяют друг друга. За счёт этого рамки образа как бы расширяются изнутри. Мы не только знакомимся с сутью дела, но и проникаем в огромный внутренний мир замечательного испытателя.
Высоким профессионализмом отмечена и режиссура. Прежде всего обращает на себя внимание безупречная точность монтажа. В сочетании «мёртвых» фотографий и «живых» кинокадров мы встречаем множество неожиданных деталей и подробностей. Прежде всего режиссёр верит зрителю, верит его интересу к теме, и потому многие информационные по содержанию кадры (например, полёты в невесомости) освобождены от какого-либо комментария. Такое доверие подкупает.
Нет возможности рассказать обо всех деталях, щедро рассыпанных по фильму. Остановлюсь лишь на одной из них - на концовке. Бушует лесной пожар в далёкой Франции. Гибнет в дыму советский вертолёт. На экране знакомые нам по предшествующим кадрам фильма семейные фотографии Гарнаева, где он снят с близкими ему людьми. Всего лишь миг дрожат на экране эти кадры, как бы донося до нас переживания последних секунд жизни героя. Тонет голос диктора, сообщающего о гибели экипажа. И тут возникает последний кадр фильма, кадр глубоко символичный, - в ночном небе поднимается самолёт. Его бортовой огонёк светит, как звёздочка, но это не падающая звезда, а звезда, уходящая в бессмертие.

(Рыцари земли и неба //Искусство кино, 1970. № 2, с. 70-75)

В эфире:24 сентября 2005.